Он всегда сознавал, что не все его поступки верны и правильны. Вне всяких сомнений, он далек от идеала: он не всегда может обуздать самого себя. Свою дикость, свою жажду крови. Но сейчас – он прав.
    Проклиная все на свете, Лютый с явным отвращением (впрочем, света было так мало, что вряд ли его лицо мог кто-нибудь рассмотреть) оттянул краешек воротника рубашки – буквально минуту назад еще идеального белого. И после смерти ублюдки остаются ублюдками, а этот напакостил тем, что своей кровью заляпал дорогую вещь.
    Кровью.
    Изяслав вынул один из многочисленных своих носовых платков, слизнул с губ чужую кровь и вытер лицо. Солоноватый привкус во рту окончательно успокоил его, заставив смириться с чужой кровью, которая уже превратилась в бурую корочку. Скрести ее ногтем не позволила исключительно чистоплотность.
    Разумеется, тело, лежащее сейчас под его ногами, утром найдут. Вероятно, это будет женщина – и тогда поднимется такой крик… как хорошо, что к тому моменту Изяслава рядом не будет. Он усмехнулся. Можно уходить – остается сделать одну вещь. Пусть любая кровь – высшая драгоценность, но ему всегда хватало малости, чтобы насытиться. А кровь мертвеца ему пригодится – ведь некрасиво и вульгарно будет выглядеть надпись на стене, сделанная краской. Пока драгоценная жидкость не свернулась, он должен успеть.
    То и дело наклоняясь и обмакивая пальцы в натекшую лужу и рану на шее мертвого, Лютый писал на стене ту часть стихотворения классика, что крутилась в его голове с самого начала преследования. Писал почти вслепую, а, закончив, сделал шаг назад и посветил фонариком на стену, оценивая проделанную работу.
    «Но не за вами суд последний, не вам замкнуть мои уста!»
    Лежащий у стены труп, разумеется, никак не отреагировал на то, как распоряжаются его кровью. Еще раз достав носовой платок, Изяслав вытер пальцы, поджег его извлеченной из кармана зажигалкой и бросил на асфальт. Снял щегольскую маску и убрал в просторный карман вместе с зажигалкой.
    Он был умиротворен и доволен собой. Он сделал доброе дело – и сделал так хорошо, что хотелось сделать еще что-нибудь. Подходя к очередному кругу света от фонаря, он издалека разглядел на скамейке человеческий силуэт. Можно было остановить здесь, закурить и подумать, что здесь делает этот человек – а главное, что можно сделать с ним. И стоит ли оно того.
    Так он и сделал. Лютый остановился между фонарем и сидевшей на скамейке девушкой, резко развернулся и, рассматривая ее, неторопливо достал пачку сигарет, сунул в зубы одну, убрал пачку, прикурил, затянулся… Раздумывая.
   – Юной леди не стоит оставаться ночью на улице. Даже в нашем городке не всегда бывает безопасно.

Как оказалось, этой девушке не очень нравился запах сигаретного дыма. Вернее очень не нравился. Это пробудило еще больший интерес и, затянувшись, мужчина продолжил следить за девушкой, явно пытавшейся что-то найти. Он выбрал наиболее удобную позицию: свет, идущий от фонаря, позволял в какой-то степени отчетливо увидеть сидевшую напротив, зато она его разглядеть не могла.
    Он хмыкнул. А дамочка была пьяна. Его обоняние позволило различить малоприятный запашок даже на небольшом, но расстоянии. Да и только по тому, как она держалась – или пыталась себя держать – можно сделать тот же вывод. Девица напилась до поросячьего визга. На мгновение лицо военного исказила гримаса отвращения. Впрочем, у него же сегодня ночь добрых дел? Подойдя ближе к собеседнице, мужчина безо всякого сожаления потушил сигарету о спинку скамейки и бросил в урну. Подумывал сначала сесть рядом с девушкой, но кто знает, что у нее щелкнет после этого в голове. У трезвых и адекватных иногда мозг отказывает, истерить начинают, а что может вытворить эта… Поэтому лучше просто вернуться на прежнее место. Что он и сделал.
    Ждет кого-то? Непохоже. Ждут рядом с заведениями, где отдыхают, а не посреди спящих дворов и улиц. А знает ли красавица, что сейчас к ней вполне мог подойти не мирно настроенный (несмотря на ее состояние) Изяслав, а тот, кого военный совсем недавно догнал, изображая из себя Возмездие? Впрочем, это неважно – в любом случае, оставлять здесь беззащитную девушку будет форменным свинством и плевком на его честь и достоинство. Позор – бросить слабого человека, если можешь ему помочь.
    – Давайте я лучше провожу Вас до дома, – Лютый протянул девушке руку, затянутую в черную кожаную перчатку. – Только назовите мне адрес, – подумал и добавил: – Меня зовут Изяслав.
    А если она не поднимется сама – он схватит ее за шкирку, дотащит до гостиницы и оставит в одном из номеров. И не только оставит, но и заплатит за нее.

Отредактировано Изяслав Лютый (2012-07-07 14:22:17)

Изяслав абсолютно честно, не кривя душой, признался, что испытывает отвращение, наблюдая за метаниями опьяневшей девушки и слушая ее лепет. Не совсем связный и не очень-то нужный именно сейчас. Похоже, все будет гораздо труднее, чем он предполагал, и с девицей придется действительно повозиться. А он-то думал, что его ждет небольшая прогулка. Наивный.
    Если еще честнее, то ему даже не было интересно, почему и зачем она пила, и действительно ли это был эксперимент. Абсолютно все равно, но что-то подсказывало, что по пути к ней домой Лютый еще наслушается и о причинах, и о поводах, и даже о том, сколько и чего именно эта красавица, простите, выбухала.
    Девица, наконец, решилась, прекратив испытывать его терпение, а в голове у мужчины промелькнуло: «Ты даже представить не можешь, насколько любезно». И только она встала, как ее пришлось ловить. Изяслав даже подумать ничего не успел, тело сделало все само: крепко обхватил так и не назвавшуюся девушку за таию обеими руками и прижал к себе, уже в следующее мгновенье полной грудью вдохнув запах ее волос. Благо, от них алкоголем не несло, а разница в росте позволила на несколько секунд уткнуться носом в волосы плохо стоящей на ногах девицы. Почти сразу, плавно переместив руки с талии на плечи, чуть отодвинул девушку от себя. Но руки не убрал: не дай бог снова упасть попытается.
    И только сейчас заметил, что, по-видимому, искала эта опьяневшая красавица. Очки, висевшие за воротом рубашки. Пугать девицу в его планы не входило – как и не входило в планы быть расплывчатым пятном в чьих бы то ни было глазах. Мужчина легким движением поцепил очки – для чего пришлось с некоторой опаской освободить одну руку. А после, опять же, с опаской, освободил вторую руку и аккуратно водрузил очки девушке на нос, сосредоточенно глядя на нее. Заодно отметив красивые волосы, привлекательную форму губ и цвет глаз. Несколько секунд именно в эти глаза в течение нескольких секунд он и смотрел, по-прежнему держа пальцы у девушки на висках.
    – Куда вас вести? – тихо спросил Изяслав, снова опустив руки дамочке на плечи.

Отредактировано Изяслав Лютый (2012-08-09 13:21:39)

В голове постепенно стало ощущаться некое запустение. И когда оно стало наиболее ощутимым, в этой голове все же пронеслась одинокая-одинокая мысль: ему резко захотелось выписать дамочке пощечину, хотя было понятно, что такая мелочь ее не отрезвит.
    Хорошо хоть ее немного отвлекла возможность видеть. Несколько секунд у девицы ушло на то, чтобы рассмотреть человека, который, вероятно, не дал ей уснуть на лавочке в глухом дворике ии попастьтся в руки людей, способных сделать с ней куда больше, чем способен сделать находящийся в хорошем настроении Изяслав Лютый. Он, может, тоже не самый лучший спутник в ночном городе, но бывает хуже. Мужчина подавил кривую ухмылку, которая чуть не проявилась на его губах. Такие выражения его лица пугают людей. Такие, как он, не должны улыбаться.
    Да уж, куда? Лютый с тоской во взгляде ждал ответа от объекта спасения. Он даже успел пожалеть, что решил не так давно побыть хорошим и сделать доброе дело. Да ну их к дьяволу, эти добрые дела! Никогда больше он не будет кому-либо помогать. Ну может Стефану, если тот попросит. Но тому помощь требуется редко. Наконец получив ответ, Изяслав, снова придерживая девушку только одной рукой, кивнул, достал телефон и, поборов желание отойти, – как же он не любил, когда подслушивают любые его разговоры! – набрал номер такси.
    – Такси? – он вытянул шею и прищурился, чтобы разглядеть название улицы и номер ближайшего дома. – С Озерной, пятнадцать, на Богатырскую… дом тридцать три… Сколько?.. Ждем.
    Сразу же после окончания разговора телефон небрежным движением руки был отправлен обратно в карман пальто, а Изяслав вновь обратил все свое внимание на почти спасенный им объект. Объект был пьян и мог плохо перенести перевозку. А тащить ее практически на своем горбу до центра города – увольте. Он не настолько сдурел, чтобы совершать настолько идиотские поступки.
    – Монами, Вы так и не назвали свое имя, Вы меня обижаете, – уголки губ едва дрогнули в легкой улыбке.
    Он еще раз озабоченно осмотрел девушку. Так и подмывало заставить ее сунуть себе два пальца в рот, чтобы потом, уже находясь в машине не озадачить его… тем, чем в нынешнем состоянии она очень даже способна его озадачить.
    – Не тошнит? – Изяслав пристально посмотрел девушке в глаза, для чего пришлось наклониться.

«Не твое собачье дело!» Это только со стороны казалось, что он никак не отреагировал на казавшиеся слишком дерзкими слова пьяной девицы. Как она вообще посмела? Его успокоила только возникшая в голове прямо-таки идиллическая картинка: незнакомка отшатывается, получив звонкую пощечину. Подобное почти всегда его успокаивало, но обычно представлялось нечто куда более жестокое и красочное. То ли отголоски справедливости запищали – из тех, которые он еще не добил – то ли еще что из этой оперы, назойливо твердящее, что девица была бы более обаятельной и менее раздражающей, будь она трезвой. Может, поэтому он все еще на нее не кинулся и не придушил немножко?
    «Стекла витрин уродуют тело, свет фонарей в поисках жертвы, мягким асфальт кажется с крыши, а влюбленный ветер…»
    Кажется, он окончательно успокоился, еле слышно промурлыкав себе под нос одну из тех песен, что вертелась в голове, никак не оставляя его в покое.
    Хотя стоило ей снова раскрыть рот, как Изяслав почувствовал, что все его спокойствие гроша ломаного не стоит и катится сейчас к чертям собачьим. Отвечать на ее вопрос он не счел нужным: сколько надо, столько и будут ждать. Вместо этого Лютый, не глядя на собеседницу, ледяным голосом сказал:
    – Предлагаю во избежание различных… эксцессов опустошить желудок прямо здесь. В машине слишком хороший салон, чтобы обращаться с ним… так, – по губам скользнула усмешка, которую многие считали противной до безобразия. – Впрочем, дело, конечно, твое, но советую подумать и о других.
    Ведя такой неспешный монолог, мужчина чисто машинально вынул из кармана нож и принялся самым его кончиком (о который можно порезаться так, что мало не покажется) вычищать несуществующую грязь под ногтями.
    – Я бы довел тебя и пешком, но, боюсь, не дойдешь. Решил рискнуть, – Лютый с выражением удовлетворения на лице посмотрел на ухоженные руки и идеально подпиленные ногти. Сцепил пальцы в замок и вывернув ладони от себ, хрустнул пальцами, словно разминая их. Перед чем? Да дьявол его знает.

Но перед ним же женщина. Следовало подключить к происходящему остатки гуманизма и сделать ей скидку на не очень адекватное состояние. Задумавшись, Изясав сам не заметил, как повернулся к собеседнице спиной. Дабы проверить степень злости и досады из-за неприятного диалога, он задал вопрос самому себе:
    «А хотел бы ты, чтобы тот, кого ты сегодня настиг, встретил ее раньше, чем ты?»
    «Нет».
    Значит, все не так плохо. Значит, он успокаивался. Мужчина выпустил воздух сквозь судорожно сжатые зубы. Должно быть, он был слишком резок. Сказывается напряжение последних дней. А в прошлый раз он чуть не попался. Еще один выдох, и он, успокоившийся и даже немного пристыженный самим собой, обернулся и, чуть наклонив голову, произнес:
    – Я прошу прощения. Виноват: был слишком резок с Вами.
    Попутно расстегнул пальто и убрал нож в кожаные ножны, прикрепленные к ремню брюк. Нечего пугать симпатичных девчонок. Плащ оставил расстегнутым, благо, погода позволяла.
    Не спросив разрешения, Лютый подошел к скамейке и сел рядом с не шибко хотевшей спасаться красавицей. Впрочем, рядом – еще не значит «близко». Скорее «недалеко», дистанцию между ними Изяслав предусмотрительно сохранил: не дай бог напугает еще больше. Этой ночью ему не хотелось ни с кем ссориться – тем более с привлекательными, смелыми и острыми на язычок девицами, одна из которых как раз сидела сейчас рядом с ним. По сути ему ведь впервые за долгое время дали достойный отпор. Да, приятного мало, но разнообразие… Как-то сами собой его губы повторили:
    – Прошу меня простить, госпожа… – Лютый сделал очередную попытку завязать знакомство.
    Лютый бросил взгляд на часы.
    – Обещали подъехать через десять минут. Разрешите Вас сопроводить до дома? Хочу проследить, чтобы никто не обидел.

Вполне возможно, что, пободайся они лбами еще минуту, подвыпившая девица уже набирала бы дрожащими пальцами номер милиции или, быть может, кого-нибудь из знакомых. Или не звонила бы: он с легкостью может выбить из слабых рук телефон. Хотя, наверное, не стоит так делать; какой ему резон выворачивать девушке кисть, причинять ей боль, пугать ее и без того если не испуганную, то настороженную. Нет, он этого не сделает. Уйдет и все, забыв эту встречу, как старый сон.
    Губ Изяслава коснулась короткая усмешка. Она… теперь уже Василиса (наконец-то!) не переставала испытывать терпение злого и страшного дяди. Ну да пусть испытывает. И ситуация, и сама девушка вызывали у него интерес.
    – Предположим. В Париже…
    Он не представлял, что сказать. Он даже не представлял, почему назвал эту по-настоящему русскую красавицу госпожой. Аристократическая бледность? Увольте, еще чуть-чуть, и вышеупомянутая бледность превратится в зелень. Умение держаться? Поведение девушки напоминало поведение людей, за наглостью – если не сказать «хамством» – скрывающих страх и панику. Так почему? Дорого бы он дал за ответ на этот вопрос.
    – У меня есть пара знакомых… предположим, в милиции. У нас не такой спокойный город, как хотелось бы, – он говорил медленно, вдумчиво, все еще мучая себя вопросом «Почему?» – Один… мужчина, – его лицо скривилось в гримасе отвращения, какая бывает на лицах людей, когда они видят особо отвратительное насекомое, – изнасиловал четверых женщин… Больше никого не тронет.
    В голове с гексагеновой мощью что-то разорвалось еще одним вопросом: зачему?! Что он натворил?! Зачем сказал?! Черт знает что она может подумать, о чем догадаться, что поймет!
    Ее надо убить. Он убьет ее. И она точно никому и ничего не расскажет.
    Он сохранил непроницаемое лицо.
    Если хоть одним словом или жестом она покажет, что догадалась, ему, к сожалению, придется убить ее. Но нет, нет, она ни о чем не догадается. Он сказал слишком мало для того, чтобы сторонний не знающий его человек мог понять, какое он имеет отношение ко всему этому! Не сможет, не сможет!
    «Не хочу сегодня. Насытился. Не хочу».
    Подъехало такси – белый лексус, за день несмотря на все старания водителя ставший серым. Лютый облегченно вздохнул, сам не совсем понимая, чем вызвано это облегчение. А потом понял: теперь он не сможет ее убить: то есть сможет, и сможет избавиться от водителя, но… Не сможет. Не сможет. Не сможет.
    Он сыт и не хочет больше крови.
    Мужчина встал, легким, осторожным движением взял в руку девичьи пальцы и повел спутницу к машине.

Он старался обращаться с ней настолько осторожно, насколько это возможно, ибо, как говорится, назвался вилкой – полезай в розетку. Незаметно оттеснив плечом чрезмерно сердобольного водителя, углядевшего (глазастая сволочь!) не самое лучшее состояние Василисы, Изяслав сам открыл девушке дверцу машины и помог сесть, до последнего удерживая в руке хрупкие пальцы, не привыкшие к грубой работе. Кто сказал, что хищник не может быть нежным и заботливым?
    Она опасна. Об этом вопили все инстинкты – предупреждали, требовали проснуться и бить на опережение. Чего хорошего ждать от девчонки со знакомыми в прокуратуре и милиции? Бить, бить, бить… Иначе однажды она догадается. Иначе однажды она выдаст его.
    Как ни странно, от всех этих мыслей он просто-напросто отмахнулся и после недолгих размышлений сел рядом со своей спутницей, решив, что ей, в отличие от водителя, нужна хоть какая-то поддержка – в ее-то состоянии. В отичии от водителя… Лютый представил, как, сидя рядом, морально его поддерживает, и по лицу сродни молнии пронеслась кривая, в левую сторону, усмешка. Пронеслась, мелькнула – и пропала. Он не любил яркого проявления эмоций – а может, просто не умел так их проявлять. То же, что он показывал, видели немногие: слишком уж мало было времени, на которое маска отстраненности и ледяного спокойствия спадала с его лица. Он быстро вспыхивал и так же быстро остывал. А вернее остужал самого себя.
    Ну надо же, заботился о ней он, а за помощью неблагодарная девица обратилась к таксисту. Изяслав скрипнул зубами в приступе идиотской ревности. Будучи собственником, он, видимо, уже успел причислить Василису к своему.
    Глупо.
   С мрачным выражением лица Лютый проследил за телодвижениями спутницы и водителя, борясь с желанием сломать последнему руку. Помешало лишь осознание того, что тогда он подвергнет опасности и себя, и несчастную Василису: вряд ли реакция водителя такси улучшится с получением травмы. Скорее уж наоборот.
    Правда, ему тоже перепало внимания. Но этого внимания не хватило бы даже дохлому ежику – что уж говорить о живом человеке!
    И она снова обратилась к нему! К водителю!
    Он медленно кивнул, сохраняя внешнее спокойствие, и произнес:
    – Я не перестану беспокоиться, пока не увижу, как Вы закрываете входную дверь Вашей квартиры с внутренней стороны. Хотя даже после этого порядочный мужчина способен чувствовать беспокойство, особенно если он испытывает к девушке, которую провожает, некоторую симпатию. Могу ли я быть уверен, Василиса, что дома Вам не станет хуже?
    Он немного помолчал и добавил с усмешкой:
    – Не бойтесь, это действительно всего лишь беспокойство, а не попытка напроситься «на кофе», – последние два слова мужчина как будто бы выплюнул – с презрением. Отвратительно и недостойно мужчины пользоваться такой слабостью женщины. – И порог Вашей квартиры я переступлю лишь с Вашего же разрешения.
    Для него это была очень большая речь. Изяслав не любил долгих разговоров.
    Такси тронулось, и он позволил себе с некоторым волнением в глазах посмотреть на спутницу. Как она? Не станет ли плохо? А если станет, то сегодня придется переступить через себя и действительно помочь, а не пытаться превратиться в туман и улетучиться в щелочку.

Отредактировано Изяслав Лютый (2012-09-19 17:36:44)

Она рассмеялась, а вот ему почему-то смешно не было. Отвратительная смерть. На щеке дернулся мускул, но уже через долю секунды лицо снова застыло, и больше уже ничего на лице не двинулось; даже вежливая улыбка ни на миг не появилась.
    – Мужчина не будет мужчиной, если не защитит женщину – или, в моем случае, оставит в глухом районе, где ей может угрожать опасность.
    Недолгая пауза. Изяслав медленно, чтобы не испугать девушку, взял в ладонь ее пальцы и, наклонившись, поцеловал маленькую ручку. Кожа рук, в отличие от лица и в какой-то степени волос, не распространяла запах алкоголя. Он сам, конечно, не дурак иногда выпить, но доводить себя до скотского состояния не будет никогда. А целовать было даже в некоей степени приятно. Когда в последний раз он был таким галантным?
    – Так что почту за честь помочь Вам, – выпустив руку и выпрямившись, закончил он короткий монолог.
    Чуть позже несчастную все же стошнило. Его чуть не передернуло, но Изяслав заставил себя сдержаться. С трудом, но заставил и сдержался – и даже сжал пальцами ее плечо, попросту растерявшись и не зная, чем еще ей можно – и нужно! – сейчас помочь. Потом было не до этого: слух Лютого уцепился за сказанное Василисой. Какая-то его часть искренне порадовалась: похоже, девушка скоро станет свободной. Эгоистично, конечно, но это ничуть не помешает ему приударить за бывшей невестой. Деликатно, конечно.
    А с другой стороны ему стало стыдно за этого парня.
     – Давить надо таких женихов, – сквозь зубы процедил он, опустив руку и несильно сжав уже не плечо, а тонкое запястье.
    Да, на сей раз он все же скривился. Лютый никогда не отличался верностью своим партнершам – но ведь он и не заводил никаких серьезных отношений. Другое дело – постоянная партнерша, жена… или невеста.
    – Но пить из-за такой скотины, уж простите… – он не стал продолжать. Должно быть, спутница и сама поняла, что мужчина имел ввиду. – Или хотя бы надо, чтобы кто-то был рядом. Простите, если лезу не в свое дело.
    Насколько он мог судить по виду из окна, мучительный для Василисы путь должен был скоро окончиться.
    «И слава богу».

Отредактировано Изяслав Лютый (2012-09-24 17:07:23)